Глава 20
Из крепости Гайеров Курт направился в трактир, где велел ведьме собрать вещи и сложил свою дорожную сумку; Нессель ни о чем не спрашивала, явно пребывая где-то в своих мыслях — ведьма хмурилась и порой что-то бормотала себе под нос не то недовольно, не то испуганно, однако сейчас он также решил не лезть к ней с расспросами. С расспросами полез владелец, решивший, судя по выражению его лица, что майстер инквизитор либо решил свалить из города под шумок, либо остался недоволен обслуживанием, при котором в его комнату по утрам прорываются скандалящие личности.
— Комнату я оставляю за собой, — на ходу пояснил Курт, увернувшись от хозяина, заградившего ему дорогу, и двинулся к двери. — Коней тоже оставляю под вашим присмотром. Сейчас расследование требует моего постоянного присутствия в здании Официума, но и комната, и лошади мне могут потребоваться в любой момент.
— Это правда? — чуть слышно уточнила Нессель, когда они отошли от двери на несколько шагов; на покореженную липу напротив трактира она бросила тоскливый напряженный взгляд и отвернулась. — То, что ты ему сказал, правда?
— В какой-то части, — хмуро отозвался Курт. — Мне и впрямь лучше держать все под контролем: как бы в отсутствие обера там не наворотили дел. А кроме того, каменным стенам Официума и страже у меня, несмотря ни на что, сейчас больше доверия, нежели комнате в трактире рядом с домами, где обитают беспокойные горожане, недовольные моими решениями. Но если я заберу отсюда еще и лошадей в конюшню Официума — это даст понять, что я прячусь, а подобные мысли в головах бамбержцев сейчас мне ни к чему.
Нессель молча кивнула и дальше шла, не произнося ни звука, уставившись себе под ноги и лишь настороженно, искоса взглядывая на все чаще попадающиеся группки горожан, никто из которых, правда, более не пытался завести беседу. Лишь когда показалась угрюмая громада Официума, ведьма чуть придержала шаг, словно сомневаясь в том, стоит ли ей идти дальше, и неуверенно выговорила:
— Ты слышал, как они говорили о городе? Епископ и этот Гайер… Как они говорили о себе и о Бамберге?
— Эти двое много чего наговорили, — осторожно согласился Курт, тоже зашагав медленней и пытаясь оценить на ходу, как лучше обойти ничуть не поредевшую толпу перед входом. — Что именно зацепило тебя?
— Епископ говорил «он вернулся в Бамберг». Когда рассказывал о человеке, принесшем ему новость. И Гайер… «не имею отношения к людям этого города»… Как будто дом епископа и замок этого торговца не стоят в городе, в Бамберге. Как будто они отдельно. Но и этот островок, и епископская крепость — они же часть города, так?
— Да, заметил, — мрачно подтвердил Курт, поведя ее в обход толпы и стараясь не встречаться ни с кем взглядом. — Тем паче, что Гайер и вовсе сказал это открыто, как уж тут не заметишь… Оба уже не мыслят себя чем-то единым с Бамбергом, он для них нечто отдельное, чужой удел.
— И этот торговец сказал «что-то творится с людьми этого города»… Как думаешь, мог епископ соврать тебе? Может так быть, что он боится не угодить в политические дела, боится не Конгрегации, не Императора, а людей, собственных прихожан, и потому не покидает свой дом, ничем не интересуется и ни во что не вмешивается?
Курт не ответил; заметив, как в их сторону развернулись несколько человек, он ухватил ведьму за руку и ускорил шаг.
— Я не поручусь, не скажу, что я это увидела или почувствовала, но… — Нессель искоса обернулась на горожан и устремилась за ним почти бегом, договаривая на ходу уже шепотом: — Просто если подумать…
— Не смотри на них, — одернул Курт, преодолев последние шаги до дверей, и стукнул кулаком в створку. — Да, епископ мог и соврать — и по этой причине, и по какой угодно… Что скажешь о нем? Ты могла его видеть?
— Я не знаю, — поежившись, отозвалась ведьма неуверенно. — Мне кажется… Мне кажется, что этот город меня выжигает. Я вижу только тебя; может быть, потому что тебя я уже знаю, да и к тому же… знаю ближе, чем любого другого. Они все теперь видятся мне серыми, невзрачными, все кажутся похожими на ту паутину; по-моему, она со мной что-то сделала, когда я едва не попалась. Я ничего не чувствую, ничего и никого не вижу, не понимаю, как прежде.
— Я могу попросить Яна увезти тебя отсюда, — предложил Курт и склонился к приоткрывшемуся окошку в двери, демонстрируя свое лицо и приподняв к нему Сигнум. — Если пребывание здесь так сказывается на тебе…
— … то это значит, что надо просто скорей закончить дело, — твердо возразила Нессель. — Я отсюда не уеду, и не надо мне больше этого предлагать. Обещаю: если я пойму, что мне здесь невмоготу — я сама тебя об этом попрошу.
Курт бросил в ее сторону скептический взгляд, но возразить не успел: засов по ту сторону двери громыхнул скобами, и створка приоткрылась, впустив их в полутемное прохладное нутро Официума и тут же захлопнувшись за их спинами. Ульмер был здесь — то ли увидел их приближение в одно из окон, то ли поджидал у двери, и судя по выражению его лица, майстера инквизитора явно не намеревались поставить в известность о том, что дело приняло добрый оборот.
— Майстер Гессе, — громким шепотом поприветствовал Ульмер и, обернувшись на стража, кивнул, суетливо указав вперед: — Прошу вас, идите за мной… Пока вас не было, — все так же не повышая голоса, продолжил он, отойдя за поворот коридора, — я решил, что могу ненадолго покинуть Официум — я решил сбегать к майстеру Нойердорфу, проверить, как он… Вы же знаете, как его подкосило все случившееся, и с его здоровьем ожидать можно было всякого…
— И? — уловив заминку, поторопил Курт; молодой инквизитор замялся, нервно сглотнув, и с усилием выговорил:
— Майстер Нойердорф… Он умер.
Мгновение Курт молча смотрел под ноги, хмуро разглядывая трещины в каменном полу у своих подошв, и медленно уточнил, подняв взгляд к бледному лицу сослужителя:
— Id est, из всех конгрегатских представителей в Бамберге остались только я и ты.
— Я?.. — переспросил Ульмер растерянно и, спохватившись, торопливо кивнул: — Я хотел сказать — я, конечно, остался, но я ничего не могу решать, я не знаю, что делать, я даже не представляю, как быть дальше, с чего начинать, чтобы все это закончить… Остались только вы, майстер Гессе. Согласно вашим полномочиям — весь Официум в вашем распоряжении и подчинении, пока руководством не будет указано иное. Я сделаю, что скажете, я сделаю все, что в моих силах, но вы мне скажите — что делать?!
— Успокоиться, для начала, — ровно отозвался Курт. — Кто еще знает о смерти старика?
— Почти никто, — неловко передернул плечами Ульмер. — Я… Простите, майстер Гессе, я растерялся и не знал, что делать — объявлять об этом или не стоит, не знал, не вызовет ли это еще больших беспорядков… О том, что случилось, знает матушка Брун, Фрида Брун, домовладелица майстера Нойердорфа, она же и ухаживала за ним в последние годы, если ему случалось слечь. Больше никто. Матушка Брун женщина в летах, серьезная, не сплетница, и обещала без моего дозволения никому не обмолвиться ни словом. Я подумал, что следует обратиться к аптекарю, что изготовлял снадобья для майстера Нойердорфа, чтобы он определил, отчего произошла смерть, но потом… — молодой инквизитор поджал губы, вяло махнув рукой, и едва слышно договорил: — Потом подумал — а какая теперь разница… Годы или сердце, или что еще… Что это знание теперь изменит?
— Ван Алены здесь?
— Нет, — напряженно ответил Ульмер. — Вы же не говорили, что я должен их удерживать, если им вздумается уйти, и я…
— Не говорил, — кивнул Курт. — И ты не должен был. Они добровольные помощники, мне не подчиняются и вольны делать, что захотят. Они ушли — оба?
— Да, — облегченно выдохнув, подтвердил молодой инквизитор. — Сказали, что должны «видеть город изнутри», и что, если они вам потребуются, «найти их можно, где всегда». Дали слово тотчас же поставить вас в известность, если узнают что-то новое и важное для дела.